6. Координаты «пространства личности»

Таким образом, в любой отдельно взятой деятельности возможно усмотрение действия противоречий между ее операционально-технической и мотивационно-по-требностной сторонами, что позволяет подойти как к пониманию внутренних закономерностей, затруднений, кризисов взрослой жизни, где не происходит видимой смены одной деятельности другой, так и к случаям фру-страций, разного рода отклонений в реализации лич-ностно-значимых деятельностей детского и подросткового возраста, когда кризисные явления трудно объяснить лишь взаимоотношениями между двумя ведущими типами деятельности. Вместе с тем для построения развернутой схемы преобразования деятельности не хватает одного важного звена, которое отражало бы структуру самого кризисного состояния.

В самом деле, обобщая представленные выше варианты кризисов **, нетрудно увидеть, что сбой в выде-

* Можно искать и иные пути изучения природы кризисов. Так, согласно выдвинутой В. Г. Асеевым системно-уровневой концепции детерминации развития психики, возможны двоякого рода противоречия: между субъектом и внешними условиями протекания деятельности, с одной стороны, и между отдельными внутриличностными образованиями — с другой65. Интересным является и описанный В. С. Ротенбергом и В. В. Аршавским «синдром Мартина Идена», который проявляется тогда, когда, казалось бы, все заветные цели достигнуты и человек находится на гребне успеха 66. Целевая сторона оказывается исчерпанной, а вместе с тем постепенно гаснут и мотивы, освещавшие и направлявшие все силы на их достижение.

** Следует, видимо, специально подчеркнуть, что мы не вносим в понятие «кризис» оценочную, только негативную окраску и не рассматриваем это явление как по преимуществу признак аномального развития, отклонения, болезненности. Кризисы, переломы, скачки — обязательные спутники всякого живого развития. Разумеется, в зависимости от обстоятельств эти периоды могут проходить по-разному — сглаженно или резко, легко или обостренно, краткосрочно или долговременно, наконец, они могут иметь разный исход с точки зрения нравленной цепи преобразований возможен либо в звене П — Д, когда потребность не может удовлетвориться прежним набором средств деятельности, либо в звене Д — П, когда, напротив, изменившиеся операционально-технические возможности перестают соответствовать (перерастая в восходящем и обедняясь в нисходящем пути) прежним потребностям. Что же в психологическом плане происходит при этих сбоях, какого рода состояния образуются?

Если обратиться к внешним проявлениям кризисных состояний, к их феноменологии, то они, в особенности начиная где-то с подросткового возраста, могут быть описаны как особые психические состояния, состояния неопределенности, как бы неопредмеченности, неструктурированности желаний субъекта, невыраженности намерений и планов, их размытости, легкой смены одного другим и т. п. Часто об этом состоянии можно сказать, что человек, находящийся в нем, жаждет (порой очень страстно) того, чегв сам толком не знает, чему не может дать однозначного описания. Подобное состояние, взятое как фрагмент развития деятельности, может быть обозначено как переходное мотивационно-потребност-ное состояние.

Следует, однако, сразу заметить, что наше понимание потребностного состояния отличается от его понимания А. Н. Леонтьевым. Согласно последнему, уровень собственно психологического анализа начинается с потребности, которая рассматривается как нужда, обретшая свой предмет или мотив. «Подобное понимание мотивов,— пишет А. Н. Леонтьев,— кажется по меньшей мере односторонним, а потребности — исчезающими из психологии. Но это не так. Из психологии исчезают не потребности, а лишь их абстракты — «голые», предметно не наполненные потребностные состояния субъекта» 67. Тем самым потребностные состояния фактически выводятся из сферы психологического анализа. На наш же взгляд, психологический анализ переходных потреб-ностных состояний является важнейшим условием пониственно-ценностного развития, борьбы просоциальных и эгоцентрических тенденций. Задача воспитания и психологической помощи — способствовать созданию, с учетом возрастной специфики и индивидуальных отличий человека, таких условий, которые обеспечивали бы наилучшие формы прохождения кризисных периодов как со стороны общей нравственной направленности, так и со стороны внешних проявлений и реакций.

мания реального движения деятельности. Эти состояния, в особенности возникающие по ходу развития сложных общественно обусловленных видов деятельности, не являются лишь «голыми» негативными состояниями субъекта. Они имеют внутреннюю структуру и динамику, которые во многом определяют выбор конкретного предмета — мотива деятельности. Наконец, психология не вправе упускать эти состояния из сферы своего внимания, поскольку именно они (что мы, в частности, увидим ниже, при анализе раннего алкоголизма) очень часто являются наиболее опасными, ломкими моментами, в которых значительно возрастает вероятность возникновения больших и малых отклонений в развитии личности.

Достаточно схематично суть потребностного состояния (Спотр) можно определить как состояние, которому отвечают не жестко закрепленные предметы, а веер, вариация, целый круг достаточно разнообразных потенциальных объектов, предметов (Пр1, Пр2, Прз, .... Прп) или:

Потребности же соответствует более или менее определенный предмет или мотив, т. е. потребность — предмет (мотив), или П—Пр (М).

Лишь учитывая потребностное состояние, мы можем построить полную цепь движения деятельности и отразить в этой цепи периоды кризисных явлений. Начнем построение с переходного потребностно-мотивационного состояния, хотя понятно, что и до него могла существовать некая цепь развития деятельности, которая, однако, нарушилась вследствие действия одного из указанных выше механизмов кризиса.

Потребностное состояние по самой своей сути не может длиться долго *, и через некоторое время обычно

* Хотя встречаются в практике случаи, когда потребностное состояние затягивается, что может переходить в особую личностную аномалию, требующую тогда применения специальных психокоррек-ционных приемов.

происходит обнаружение, опробование действием того или иного предмета, который представляется, видится субъекту в наибольшей степени отвечающим данному моменту. Так осуществляется переход потребностного состояния в качественно иной психологический ранг — ранг опредмеченной потребности, т. е. потребности, нашедшей свой предмет — мотив *. Вслед за этим потребность через найденный мотив побуждает к деятельности, в ходе которой она воспроизводится и, как уже говорилось, несколько видоизменяется, толкая на новый, в свою очередь измененный по сравнению с прежним цикл деятельности и т. д.; т. е. речь идет уже о цепи преобразований, рассмотренной нами выше. В то же время внутренняя логика трансформации потребности и деятельности может по одному из представленных механизмов кризиса привести к фактическому разрыву данной цепи, к возникновению нового потребностного состояния, ждущего своего разрешения 68.

Изобразим сказанное в виде итоговой схемы:

* Ожидание первой любви, грёзы о ней, пожалуй, наиболее яркий пример потребностного состояния, переходящего затем в осознанную потребность. Стендаль сравнивал это ожидание с солевым раствором, насыщенным до такой степени, что на предмете, помещаемом в его среду, могут образовываться кристаллы — чувства (мы ведь порой и говорим: «кристаллизация чувств»). То же и в известных пушкинских строках:

Давно сердечное томленье

Теснило ей младую грудь;

Душа ждала... кого-нибудь,

И дождалась... Открылись очи;

Она сказала: это он!

В схеме этого движения можно условно выделить три основные стадии, или зоны: 1 — зона переходного потребностно-мотивационного состояния, или зона выбора предмета; 2 — зона первичного освоения и закрепления предмета в качестве мотива, или зона мотивооб-разования; 3 — зона преобразования потребности и деятельности.

Из сказанного следует ряд выводов. Так, если рассматривать человека как существо деятельное, постоянно осуществляющее какую-либо деятельность, то необходимо учитывать этапы, зоны движения этой деятельности. Состояние смысловой сферы также существенно зависит от того, в какой стадии находится деятельность. Можно говорить поэтому, например, о смысловой структуре потребностного состояния или смысловой структуре первичного мотивообразования, т. е. о достаточно типичных для тех или иных периодов становления деятельности смысловых структурах. Разумеется, степень «затронутое™» смысловой сферы, входящих в нее смысловых образований будет существенно разной (в зависимости от отнесенности этих образований к тому или иному уровню): действенные поля оказываются вовлеченными в перестройки куда более непосредственно, чем высшие ценностные смысловые уровни. Это в свою очередь порождает вопрос об изменяющихся соотношениях между высшими и низшими уровнями смысловой сферы, между отражающимися в сознании структурами идеальных (общих) и реальных (конкретных) целей. Приведенная схема хорошо согласуется и с представлениями А. Г. Асмолова и В. А. Петровского о чередовании в развитии деятельности этапов, где главенствуют установочные, инерционные моменты и моменты ломки инерции, так называемой «надситуативной активности» . Исходя из представленного легко увидеть, что побуждения к «надситуативной активности» возникают не сами по себе, а как следствия определенной логики развития деятельности, лежащих внутри ее движущих противоречий. Ниже мы еще вернемся к этим и другим общепсихологическим выводам и постараемся показать их значение для исследования аномалий личности и психокоррекционной работы, а сейчас попытаемся увязать вместе, в единую систему те основные понятия, которые рассматривались в этой главе.

6. Координаты «пространства личности»

Чтобы соотнести между собой введенные выше основные понятия, воспользуемся следующей аналогией. Представим себе некоторое трехмерное пространств&г-Если считать плоскостями этого пространства, во-первых, деятельность, или, более обобщенно, бытие человека, определяемое как система сменяющих друг друга деятельностей; во-вторых, значение, или, обобщенно, культуру как систему значений, программ, образцов, норм, правил и т. п. и, наконец, в-третьих, смыслы как «значения значений», как динамические системы сознания, несущие пристрастные отношения человека к действительности, преображающие в сознании саму эту действительность, то личность можно представить как некий предмет, идеальное «тело», существующее в этих плоскостях и особым образом связанное, отражающееся в каждой из них *.

Очевидна условность такой аналогии, однако, приняв ее, мы сможем наглядно показать соотношение рассмотренных в главе основных понятий, каждое из которых освещает разные аспекты развития личности. Деятельность, бытие отвечает в основном на вопрос, как и почему происходит это развитие; обращение к плоскости культуры — на вопрос, для чего, для каких целей, задач, для достижения каких норм и образцов происходит развитие; наконец, плоскость смыслов соотносится с вопросом, ради чего человек живет, ради чего осуществляются все эти «как», «почему», «для чего».

Каждая из этих плоскостей имеет и свои собственные параметры: говоря о деятельности, необходимо иметь в виду меру ее внутренней сложности, опосред-ствованности, стадии развития, широту связей и т. п.; говоря о культуре — качество, развитие и взаимосвязи

• В. В. Давыдов считает, что исследования, связанные с изучением смысловых образований, динамических смысловых систем относятся к сфере сознания, а не к области личности 70. С этим замечанием согласимся лишь отчасти. Действительно, если брать системы смыслов сами по себе, то они суть составляющие сознания, определяющие пристрастность отношений. Иное дело, однако, если рассматривать эти системы во взаимосвязи с жизнедеятельностью человека в мире: тогда они, точнее, сама эта взаимосвязь есть характеристика личности. Об этом единстве и взаимосвязи и идет речь в нашей схеме, хотя понятна вся ее приблизительность в отношении столь сложного предмета, каким является личность.

значений, программ, образцов поведения, движение рассматриваемых значений от житейских и разрозненных до научных и системных. Что касается смысловой плоскости, то выше уже шла речь об ее уровнях, о борьбе двух основных векторов, один из которых направлен к коллективному, общему, всеобщему, а другой, противоборствующий — к частному, прагматическому, эгоцентрическому.

Исходя из представленного становится более понятной суть некоторых распространенных в психологии подходов, их возможности и ограничения. Так, если рассматривать личность как образование, целиком производное от культуры (культурологические теории), то личность предстанет как некий слепок, сколок культуры (проекция на плоскость значений), и тогда каждый человек, каждая личность может быть в конечном итоге охарактеризована ходячей фразой заголовка школьных сочинении: такой-то как типичный представитель своей эпохи, места, окружения. Подход, разумеется, важный и правомерный. С этой позиции можно объяснить фактически все многообразие личностных проявлений, не исключая таких, как творчество и мораль, ведь и то и другое так же имеют объективно существующие в обществе (т. е. предшествующие по отношению к конкретному человеку) предпосылки, свое разработанное веками быгие и пути достижения, зафиксированные, кристаллизованные, свернутые в знаках, значениях, понятиях, символах, поучениях, правилах, представленных в той или иной форме, будь то книга, писаный или неписаный закон, народный обычай, предрассудок данного времени и т. п.

Но этот подход имеет и свои ограничения, ибо оставляет в тени по крайней мере два важнейших момента. Во-первых, активность человека по усвоению всех этих знаков, навыков, норм и правил культуры и, во-вторых, возможность нравственной свободы человека в его действиях, в способах, формах и уровнях осмысления происходящего, без чего нельзя, в частности, понять, почему и как при одних и тех же обстоятельствах, в одинаковых эпохах, «культурных нишах» вырастают столь разные по своему личностному достоинству люди *.

v Кроме того, следует помнить, что со знаками, установлениями, схемами кулыуры связаны не одни высоты человеческого духа. Налицо также и сковывающая роль культуры. «Бюрократизм культуры,— писал, например, М. А. Лифшиц,— начиная с иероглифической

Другой весьма распространенный подход может быть уподоблен (в рамках нашей условной модели) проекции личности на деятельностную, бытийную плоскость, и тогда личность начинает рассматриваться как субъект или даже как только «момент деятельности». Это также чрезвычайно важный и плодотворный аспект, подчеркивающий деятельностную природу человека, значение труда, продуктивной деятельности для формирования и проявления личности.

Однако принятие лишь такого взгляда Ъпять-таки обнаруживает известную недостаточность. Да, личность проявляет и формирует себя через деятельность, у нее нет по сути других путей формирования и реализации себя. Но она не сводится, не растворяется без остатка в любой из форм этой реализации, не сливается полностью и безраздельно с субъектом деятельности *, а составляет особое, системное, прямо не сводимое к деятельности и прямо не выводимое из деятельности образование, существенной характеристикой которого является нравственно-ценностное (или ценностно-смысловое) отношение к происходящему. Образно говоря, человек лишь как субъект каких-то отдельных видов деятельности не всегда подлинный «хозяин» собственной личности в целом, а часто лишь ее исполнитель, нанятый хозяином работник, которого нельзя полностью письменности Египта и канцелярской мудрости шумерских писцов и кончая «чернильной культурой», на которую жаловался Гердер, и омертвевшими штампами средств информации более поздних времен,— страшная вещь... Нельзя забывать, что общественное мышление воплощается не только в телевизионных башнях, клубах, храмах и статуях или книгах. Оно воплощается и в «церебральных структурах» людей особого типа, грамотеев, служителей культуры, «мозго-виков», образующих в каждой области мысли свою ничтожную монополию, свою кастовую мафию». Поэтому «мы вовсе не обязаны всегда, без дальнейшего анализа, без distingio, «я различаю», становиться на сторону общественных воплощений» 71. Но это distingio, это различение (иначе оно и немыслимо вовсе), может быть лишь функцией чего-то, с самой культурой прямо не совпадающего, но подразумевающего свободный и нравственный выбор, т. е. в нашем понимании — функцией позиции личности.

* Б. Г. Ананьев писал по этому поводу, что в единой структуре человека характеристика субъекта деятельности так или иначе взаимосвязана с характеристиками человека как личности Однако совпадение личности и субъекта относительно даже при максимальном сближении их свойств 72. Другой психолог, В. Г. Норакидзе, справедливо подчеркивает, что утверждения «личность есть субъект деятельности» и «личность проявляет себя в каждый данный момент как субъект деятельности» вовсе не равнозначны, не эквивалентны между собой 73.

отождествлять с тем, кто будет (сейчас или, быть может, через много лет) принимать и оценивать произведенную работу. Можно согласиться поэтому с Н. И. Сардж-веладзе, который пишет, что «субъект деятельности в каждый конкретный момент — преходящее явление; фактически сколько деятельностей, столько и субъектов деятельности. Но за -этим преходящим субъектом стоит относительно устойчивое и перманентное образование, именуемое личностью. Личность, как относительно устойчивая и перманентная система, имеет множество своих преходящих проявлений в виде субъекта деятельности» .

Даже совершение одних и тех же действий, точнее, поступков (или проступков), движимых сходными мотивами, не уравнивает пути и шансы личностного развития, определяемого внутренним отношением к происходящему (а чаще — к происшедшему), тем, как отразится поступок в ценностно-смысловой плоскости сознания, с какими уровнями этой плоскости будет соотнесен, какой урок сам человек (а не персонифицированная в его лице культура или преходящий субъект деятельности) извлечет сейчас или по происшествии времени из случившегося. «Каждому,— свидетельствует писатель М. Ибрагимбеков,— если он захочет вспомнить, будет за что краснеть, просыпаясь по утрам, будет за что испытывать чувство стыда, но для одного эти плохие поступки в сумме составляют опыт, благодаря которому он становится еще хуже, для другого — это раскаленная решетка, на которой он корчится, но очищается и становится лучше... Но разница между подлецом и достойным человеком в том, что они сделали разные выводы из своих прегрешений» 75.

Теперь о понимании личности как проекции на смысловую плоскость. Если рассмотрение личности со стороны деятельности или усвоения значений, культуры достаточно широко представлено в научной психологии, то психологическое рассмотрение ее со стороны смысловой, нравственно-ценностной плоскости разработано пока крайне недостаточно. Этим отчасти и объясняется то, что мы уделили этой стороне особое внимание. Нами двигало при этом не только желание в какой-то степени по мере сил способствовать заполнению некоторого пробела общей психологии личности, но и сознание действительно особой значимости этой плоскости для понимания сути человеческой личности, путей ее нормального и аномального развития. Как мы пытались показать выше, главным в этой плоскости (плоскости, по нашей классификации, собственно личностного здоровья) становятся не успехи человека и его социальные роли, не сама по себе его продуктивная деятельность, не характер, не темперамент (т. е. то, что можно по преимуществу отнести к показателям индивидуально-психологического здоровья и здоровья психофизиологического), а мера участия, заинтересованности, пристрастности, проникновения его в нужды другого человека, общества, человечества в целом. Если рассматривать человека лишь как индивидуальность, то люди предстанут как бесконечно разные миры, становящиеся все более обособленными, особыми, неповторимыми по мере их развития. Через восходящее движение в нравственно-ценностной плоскости происходит реальное единение людей, приобщение к той, по словам А. Н. Леонтьева, не всегда видимой индивидом подлинной человеческой действительности, которая не обосабливает человека, а сливает его жизнь с жизнью других людей, их благом 76. Сжато и точно сказано у М. М. Пришвина: